— Не боится? — поразился Сергей.
Хомик пожал плечами.
— Больной же, — сказал Сявон, — ему покой нужен, а то глаза лишится. Да и не один он не спускается. Гладыш из одиннадцатой квартиры тоже не выходит. «Мне, — говорит, — все равно где умирать». Пенсионер же.
— Надо к ним сходить, — предложил Сагеса.
— Пошли к Гайчиному бате, — кивнул Сявон.
Поднялись из подвала во двор и огляделись. В детстве была такая игра — затаиться в темной комнате и ждать, пока кто-нибудь войдет, чтобы дико заорать над его ухом. Она была интересна тем, что сам пугающий начинал бояться темноты и орал уже от страха. Сейчас у Сергея было такое ощущение, что кто-то или что-то гигантское внимательно поджидает их в темноте. На него не заорешь, чтобы испугать собственный страх. В тишину, потрескивавшую слабыми винтовочными и пулеметными выстрелами, не верилось. Это была тишина у жерла ищущего цель орудия. Она могла мгновенно разразиться пальбой и грохотом разрывов. И пальба, и разрывы неслышно присутствовали в этой тишине. И еще в ней было то самое, отчего женщины переписывали заговор от нечаянной смерти.
Сергей украдкой поглядывал на ребят — боятся ли они? Сявон деловито-тороплив, Сагеса тоже, Хомик тоже. Может, если на Сергея посмотреть со стороны, он тоже деловито-тороплив?
Странно было войти в парадное, ведущее в абсолютно пустые квартиры. Странно, что лестница сохранила свой годами въевшийся запах — у каждого парадного свой запах. Тревожным казалось эхо от своих же шагов (никогда раньше здесь не слышали эха), страшно было подниматься от земли.
Лучины жили на третьем этаже. Дверь в квартиру не заперта. Сявон постучал на всякий случай, потом приоткрыл дверь и крикнул в темноту:
— Иван Лукич, вы здесь? Это мы.
Из дальней комнаты слабо отозвались. Суетливо теснясь друг к другу, опасаясь сбить в темноте какую-нибудь вещь, ребята ощупью — расположение комнат в квартире Гайчи им было давно известно — прошли в спальню.
— Иван Лукич, — сказал Сявон, — это мы. Может, вам чего нужно, Иван Лукич? Мы сделаем.
— Это ты, Слава? А Гарик ушел на фронт. Знаешь?
— Знаю.
— А кто с тобой?
— Сергей, Генка, Мика.
— Сергей же в колхозе?
— Он вернулся.
— Я вернулся сегодня, — сказал Сергей.
— Вернулся? А Гарик ушел на фронт. Ты знаешь?
— Знаю.
— Вы извините, ребята, — сказал Иван Лукич, — я вас не вижу. Поврежден-то у меня один глаз, а перебинтованы оба. Врача на работе не было, а сестра говорит: «Пока врач не посмотрит, с глаз повязку не снимайте». Я-то, конечно, приподнимаю краешек, если что надо, но стараюсь это делать не часто… А Генка — это какой? Сагеса, что ли?
— Сагеса, — подтвердил Сявон.
— А ты знаешь, Геннадий, что Гарик ушел на фронт?
— Знаю, Иван Лукич.
— Ты понимаешь, такой хитрец! Пошел относить тетке завтрак и не вернулся. Записку мне переслали, что вдвоем ушли с ополчением на фронт. Тетка будет перевязки делать, а он стрелять.
— Он хорошо стреляет, Иван Лукич, — сказал Сагеса. — Он в тире лучше всех из духового ружья стрелял.
— На фронте не из духовых стреляют, — сказал Иван Лукич. — Да и немцы небось тоже неплохие стрелки.
— Да что немцы! — сказал Сявон. — Вот увидите — наши скоро их погонят. Мне один военный говорил…
— Вот видишь, — усмехнулся Иван Лукич, — ты меня уже успокаиваешь.
— Да нет, — смутился Сявон, — мы же пришли узнать, чем вам нужно помочь. Может, в подвал спуститесь, Иван Лукич? Мы вам кровать снесем.
— Сын на фронт ушел, а отец — в подвал?
— Да при чем тут это?
— Иван Лукич, — вмешался Сагеса (как старший, он должен был бы сам вести этот разговор, но Сявон все время мешал), — у Сергея отец и двоюродный брат на фронте, у меня — отец, у Славки тоже. Мы же из-за этого не выбегаем во время бомбежки на улицу.
— Я же шучу, ребята. Разве вы сами не видите? Мне просто нужен покой и врач. А бомба, я уверен, сюда не упадет. Зачем ей сюда падать, правда?
— Иван Лукич, — сказал Сявон, — мы сбегаем за врачом. Я знаю, тут недалеко один врач живет. Бридман или Бровман.
— Бровман. Только Бровман — специалист по желудочным болезням, а мне нужен глазник. А где сейчас взять глазника?
Сергей давно уже не вникал в то, что говорили. Все внимание его было сосредоточено на том, что у него делалось внутри. Там работал какой-то неумолимый часовой механизм. Он начал стучать сразу после того, как самолеты ушли. «Улетели, но скоро прилетят опять», — отстукивало внутри.
Когда вышли из подвала, секунды побежали тревожней и торопливей. Они почти загрохотали, когда ребята поднялись на третий этаж. А теперь Сергей всего себя чувствовал механизмом какой-то адской машины, отбивающей последние секунды перед взрывом.
Надо было уходить отсюда, пока не поздно, но Сявон почему-то медлил, и Сергей не осмеливался его поторопить. Но вот вдали ударил выстрел зенитки — Сергей его услышал первым. Это, конечно, мог быть случайный выстрел, но сразу же за первым хлопком ударили еще две пушки, и опять стал накатываться на город орудийный гром.
Предчувствие не обмануло Сергея.
— Пошли! — скомандовал Сявон.
На лестничную площадку выходили, стараясь не опережать друг друга.
— Стойте, — сказал Сявон. — Подлецами будем, если не достанем Лукичу глазника. Правильно? Гарик на фронте, — слышали, как говорит? — а мы его бате глазника не достанем? Сбегаем к Бровману, он должен знать, где живет глазник. А здесь кто-нибудь останется. Хотя бы Сергей. Он с дороги устал, быстро не побежит. Решено?